Моя личная машина времени
Jul. 27th, 2005 11:06 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
В детстве я страшно мечтала о специально увеличивающем зеркале - посмотреть, что меня ожидает в будущем. Теперь же мечтаю о специальной машине времени - отправиться в детство-юность и подкорректировать некие моменты, которые, подобно ненароком раздавленной бабочке у Брэдбери, сложно отыгрались на моей жизни.
Рычаг N1. Гречневая каша vs Артиллеристы.
Когда мне было 4 с половиной года, подруга мамы, работающая воспитательницей в детском саду, уговорила меня ради эксперимента отдать-таки в детский сад. "Ну что ты, Леля",-говорила она маме - "в саду хорошо, там режим, я буду рядом, ты хоть отдохнешь". Мама - апологет домашнего воспитания - сомневалась, но под натиском подруги и с веселого согласия папы, таки согласилась.
Два месяца детсадовской жизни запомнились мне страшной скукой, бессмысленными играми на свежем воздухе, облупленными пупсами и невозможностью читать. Брат научил меня читать в 4 года, и главными детскими радостями у меня были драки во дворе с мальчишками постарше, тихое чтение в углу и покрытие мелкими карандашными гиероглифами всех достижимых руке поверхностей.
Ну, допустим, с драками и карандашами в садике все такие были, с книжкой было похуже – в сад книжек с собой брать не разрешалось. Но самое ужасное, что там было – гречневая каша на полдник. Это теперь я ее могу есть без остановки и в любых количествах, в розовом детстве же она вызывала у меня, пардон, стойкий рвотный рефлекс. Умная девочка за столом научила меня ее не глотать, а напихивать за щеки подобно хомяку. С такими раздувшимися щеками я угрюмо сидела в углу, чирикала карандашом на руке и мечтала быстрее попасть в дом, к Книжке.
К исходу второго месяца я уже не могла держать кашу за щекой до дома и, пока мама за руку вела меня домой, украдкой потихоньку выплевывала ее куда придется. Мама замечала и тихонько бранилась. Но однажды случилось страшное. Я этой кашей таки подавилась, и меня стало, пардон, бурно рвать. Мама спешно увела меня во двор, в какой-то закуток под кусты возле подъезда, и стала оттирать кашу, слезы, пытаться утешить мой рвущийся наружу сиплый вой и как-то переключить внимание несчастного дитяти на то, что мир хорош, и в нем немало разнообразных удовольствий. Выла я все сильнее, уже стали подходить люди, и тут мамин взгляд упал на вывеску на подъезде – «музыкальная студия». Зная, что остановить мои вопли можно только радикальным отвлечением от предмета рева, мама подхватила меня и потащила в подъезд, вниз, в подвальное помещение, где находилась студия. Естественно, я моментально замолкла, бо любопытство перевесило.
Отчетливо помню мое прослушивание (вообще, я себя прекрасно помню с 4 лет, и мои детальные воспоминания совпадали с рассказами родителей). Тетка, похожая на черную птицу, посадила меня НА стол и попросила что-нибудь спеть. О! настал мой звездный час! Пела я превосходно, от начала до конца, с выражением и закатыванием глаз всего одну песню, но какую! «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» - когда у родителей собирались гости, папа неизменно прекрасным голосом пел всякие фронтовые песни, и апофеозом вечера неизменно были «Артиллеристы», и я всегда садилась папе на колени и, размахивая руками и помогая ногами, тоже пела своим непрекрасным, но дюже громким голосом.
Так что сидя на столе, я с большим воодушевлением пропела от начала до конца свою любимую песнь, плача уже от восторга и жалости к артиллеристам. Черная птица несколько раз пыталась меня прервать, но песню в моем исполнении не задушишь! и ей пришлось дослушать до конца. Потом она, обращаясь к маме, спросила, а не умеет ли этот ребенок петь других песен, более соответствующих возрасту, вот, например, «Савка и Гришка делали дуду» - очень хорошая народная песня. Ну, я и Савку могла пропеть, и веселых козликов, что угодно, но Артиллеристы мне удавались гораздо громче и выразительнее, так что я запела их на бис.
В общем, в студию меня записал, конечно, наверное, чтобы избавиться от непрерывного надрывного исполнения Артиллеристов.
И жизнь моя круто изменилась на последующие 15 с половиной лет. Год я прилежно осваивала пианино, первые пару месяцев терзая клавиши соседского инструмента – потом папа мне торжественно купил блестящую черную «Беларусь», которую я исправно терзала 10 лет, пока у меня не появился комнатный рояль…
Через пару-тройку лет моих мучений в музыкальной студии у меня внезапно обнаружили абсолютный слух редкой чистоты. Студия переехала в другое помещение, инструмент там был расстроенным. Преподавательница стала играть нам нехитрый диктант, допустим, в до-мажоре, но объявила, что тональность ре-мажор. Но я-то слышала, что это до-мажор, до-мажор! О чем тут же всех известила! Мы немного попререкались с преподавательницей – она-то думала, что я, как обычно, хочу сорвать урок ( за мной, непоседливой и гиперактивной, это было в порядке вещей), но потом, очевидно, до нее дошло, шо что-то тут не так…
Это я уже сейчас, спустя свое музыкальное прошлое, понимаю, что абсолютный слух у ребенка можно обнаружить гораздо раньше, чем через пару лет после начала занятий с ним. Но что вы хотите – музыкальная студия, несчастные дети, родители которых их туда запихнули, чтобы они не били себе коленки во дворе…
В общем, в тот день моим друзьям по студии дико повезло – преподаватель их отпустила на волю, и они, радостно гикая, умчались в жизнь, а меня стали терзать на предмет всесторонней проверки подозрений на редкий талант. В тот же день моя крайне заинтересованная преподавательница отвела меня за руку к своим коллегам в музыкальную школу, и там меня опять терзали, как лабораторную мышь. Выяснилось, что я абсолютно верно определяю высоту любого звука на любом музыкальном инструменте. Более того, практически верно определяю высоту звука, извлеченного из Немузыкального и Неинструмента, ага, вот такой уникум. Ничего внятного на их вопросы – что ты чувствуешь, когда слышишь? – кроме «внутри меня каждый звук поет свое имя» я ответить не могла. Спроси меня сейчас – я отвечу точно так же. Довольно редкое, кстати говоря, явление – если верить тому, что мне потом со всех сторон говорили.
В общем, после переговоров с родителями меня решили без экзаменов взять сразу в третий класс музыкальной школы. Играла я уже, к несчастию своему, довольно бегло (цепкие пальцы, хорошая растяжка, подозреваю, из-за частых драк в детстве и постоянного обезьяньего лазанья по деревьям). Недостатком был малый рост, но два тома Большой Советской Энциклопедии под попой решали и этот вопрос. Вдобавок ко всем несчастьям я еще и сочиняла дикую плясовую музыку, и любила внезапно запеть во время игры (ну просто как у Ильфа в записных книжках – «внезапно запел аккомпаниатор»). Наверное, это феерическое зрелище смурного ребенка ростом с веник, в очочках, с челкой до носа и крысиными косками, подпрыгивающего на энциклопедиях, рубящего яростные аккорды и взвывающего диким, но музыкально чистым голосом – трогало и устрашало.
И в то время, как нормальные дети жили своей нормальной детской жизнью, играли в куклы, дрались во дворе и прыгали с деревьев, я, несчастный мученик, жертва гречневой каши, ходила в обычную школу (где, ясен перец, была круглой отличницей, председателем отряда, активисткой, знатным собирателем макулаторного металлолома), потом в музыкальную, между ними папа, судорожно пытавшийся сделать из меня развитого спортсмена, таскал меня на плавание и фигурное катание, а брат, отвечавший за работу моего маленького, но уже усталого мозга, исправно водил в шахматный кружок…
Жуткое, нечеловечески тяжелое детство. Как у меня только косички не выпали?
Правда, классу к четвертому-пятому в нагрузку к обычной школке осталась только музыкальная. С шахматами я покончила в мгновение ока, когда избила шахматной доской туповатого соперника (да, к тому времени я читала Ильфа, и, подозреваю сейчас, избиение было моей личной инсценировкой соответствующей сцены в Васюках). Плавание отпало само собой после того, как в бассейне я подхватила скарлатину, с фигурного катания меня забрали после особо изощренного перелома ноги (в детстве я ломала все, что ломается, такой у меня был организм).
Эх, чешу я в затылке сейчас. Лучше бы на меня упал рояль, и с музыкой было бы покончено. Зато я профессионально играла бы в шахматы, и умение просчитывать ходы помогло бы мне в последующей личной жизни. Или рассекала бы волны подобно дельфину. Или какой хитрый двойной тулуп зрителям демонстрировала. В общем, была бы нормальным спортивным, быстрым, жвавым человеком, а не несчастной жертвой собственного редкого, и, как выяснилось, в практической жизни неприменимого таланта.
Дальше даже подробно и не буду писать – все равно итог моей многолетней и легкодающейся музыкальной учебы и охов-ахов по поводу редкого таланта, и пророчения большого светлого будущего – итог совершенно даже и не музыкальный. Профессиональной музыкальной карьеры я не сделала, джазового пианиста – как мне самой хотелось – из меня не вышло, композиторские амбиции разбились под собственным саркастическим отношением, да и вообще… Поле 15 с лишним лет занятий музыкой я занялась радикально другими делами, которые увлекли меня гораздо больше. За инструмент я не садилась уже три года, хотя исправно его настраиваю на случай внезапного вдохновения.
Ну, и проглотила бы я тогда эту чортову гречневую кашу, и продолжала бы услаждать родительских друзей высококлассным исполнением Артиллеристов, и прожила бы нормальное детское детство, и стала бы, к тайной радости брата, допустим, журналистом (я им впоследствии таки стала, но слишком поздно), или к гордости папы, пловчихой, или, как мечтала мама, вышла бы замуж за друга детства, родила бы масьменадцать детей и кормила бы их гречневой кашей. А так…Хотя и музыкальное стюденчество было у меня, наверное, одним из самых прекрасных и насыщенных периодов в жизни, но музыка мне жизнь-таки подломала, подломала…
В общем, я на этот рычаг нажимаю, гречневую кашу проглатываю…ой…а кого это я вижу в зеркале????
Рычаг N1. Гречневая каша vs Артиллеристы.
Когда мне было 4 с половиной года, подруга мамы, работающая воспитательницей в детском саду, уговорила меня ради эксперимента отдать-таки в детский сад. "Ну что ты, Леля",-говорила она маме - "в саду хорошо, там режим, я буду рядом, ты хоть отдохнешь". Мама - апологет домашнего воспитания - сомневалась, но под натиском подруги и с веселого согласия папы, таки согласилась.
Два месяца детсадовской жизни запомнились мне страшной скукой, бессмысленными играми на свежем воздухе, облупленными пупсами и невозможностью читать. Брат научил меня читать в 4 года, и главными детскими радостями у меня были драки во дворе с мальчишками постарше, тихое чтение в углу и покрытие мелкими карандашными гиероглифами всех достижимых руке поверхностей.
Ну, допустим, с драками и карандашами в садике все такие были, с книжкой было похуже – в сад книжек с собой брать не разрешалось. Но самое ужасное, что там было – гречневая каша на полдник. Это теперь я ее могу есть без остановки и в любых количествах, в розовом детстве же она вызывала у меня, пардон, стойкий рвотный рефлекс. Умная девочка за столом научила меня ее не глотать, а напихивать за щеки подобно хомяку. С такими раздувшимися щеками я угрюмо сидела в углу, чирикала карандашом на руке и мечтала быстрее попасть в дом, к Книжке.
К исходу второго месяца я уже не могла держать кашу за щекой до дома и, пока мама за руку вела меня домой, украдкой потихоньку выплевывала ее куда придется. Мама замечала и тихонько бранилась. Но однажды случилось страшное. Я этой кашей таки подавилась, и меня стало, пардон, бурно рвать. Мама спешно увела меня во двор, в какой-то закуток под кусты возле подъезда, и стала оттирать кашу, слезы, пытаться утешить мой рвущийся наружу сиплый вой и как-то переключить внимание несчастного дитяти на то, что мир хорош, и в нем немало разнообразных удовольствий. Выла я все сильнее, уже стали подходить люди, и тут мамин взгляд упал на вывеску на подъезде – «музыкальная студия». Зная, что остановить мои вопли можно только радикальным отвлечением от предмета рева, мама подхватила меня и потащила в подъезд, вниз, в подвальное помещение, где находилась студия. Естественно, я моментально замолкла, бо любопытство перевесило.
Отчетливо помню мое прослушивание (вообще, я себя прекрасно помню с 4 лет, и мои детальные воспоминания совпадали с рассказами родителей). Тетка, похожая на черную птицу, посадила меня НА стол и попросила что-нибудь спеть. О! настал мой звездный час! Пела я превосходно, от начала до конца, с выражением и закатыванием глаз всего одну песню, но какую! «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» - когда у родителей собирались гости, папа неизменно прекрасным голосом пел всякие фронтовые песни, и апофеозом вечера неизменно были «Артиллеристы», и я всегда садилась папе на колени и, размахивая руками и помогая ногами, тоже пела своим непрекрасным, но дюже громким голосом.
Так что сидя на столе, я с большим воодушевлением пропела от начала до конца свою любимую песнь, плача уже от восторга и жалости к артиллеристам. Черная птица несколько раз пыталась меня прервать, но песню в моем исполнении не задушишь! и ей пришлось дослушать до конца. Потом она, обращаясь к маме, спросила, а не умеет ли этот ребенок петь других песен, более соответствующих возрасту, вот, например, «Савка и Гришка делали дуду» - очень хорошая народная песня. Ну, я и Савку могла пропеть, и веселых козликов, что угодно, но Артиллеристы мне удавались гораздо громче и выразительнее, так что я запела их на бис.
В общем, в студию меня записал, конечно, наверное, чтобы избавиться от непрерывного надрывного исполнения Артиллеристов.
И жизнь моя круто изменилась на последующие 15 с половиной лет. Год я прилежно осваивала пианино, первые пару месяцев терзая клавиши соседского инструмента – потом папа мне торжественно купил блестящую черную «Беларусь», которую я исправно терзала 10 лет, пока у меня не появился комнатный рояль…
Через пару-тройку лет моих мучений в музыкальной студии у меня внезапно обнаружили абсолютный слух редкой чистоты. Студия переехала в другое помещение, инструмент там был расстроенным. Преподавательница стала играть нам нехитрый диктант, допустим, в до-мажоре, но объявила, что тональность ре-мажор. Но я-то слышала, что это до-мажор, до-мажор! О чем тут же всех известила! Мы немного попререкались с преподавательницей – она-то думала, что я, как обычно, хочу сорвать урок ( за мной, непоседливой и гиперактивной, это было в порядке вещей), но потом, очевидно, до нее дошло, шо что-то тут не так…
Это я уже сейчас, спустя свое музыкальное прошлое, понимаю, что абсолютный слух у ребенка можно обнаружить гораздо раньше, чем через пару лет после начала занятий с ним. Но что вы хотите – музыкальная студия, несчастные дети, родители которых их туда запихнули, чтобы они не били себе коленки во дворе…
В общем, в тот день моим друзьям по студии дико повезло – преподаватель их отпустила на волю, и они, радостно гикая, умчались в жизнь, а меня стали терзать на предмет всесторонней проверки подозрений на редкий талант. В тот же день моя крайне заинтересованная преподавательница отвела меня за руку к своим коллегам в музыкальную школу, и там меня опять терзали, как лабораторную мышь. Выяснилось, что я абсолютно верно определяю высоту любого звука на любом музыкальном инструменте. Более того, практически верно определяю высоту звука, извлеченного из Немузыкального и Неинструмента, ага, вот такой уникум. Ничего внятного на их вопросы – что ты чувствуешь, когда слышишь? – кроме «внутри меня каждый звук поет свое имя» я ответить не могла. Спроси меня сейчас – я отвечу точно так же. Довольно редкое, кстати говоря, явление – если верить тому, что мне потом со всех сторон говорили.
В общем, после переговоров с родителями меня решили без экзаменов взять сразу в третий класс музыкальной школы. Играла я уже, к несчастию своему, довольно бегло (цепкие пальцы, хорошая растяжка, подозреваю, из-за частых драк в детстве и постоянного обезьяньего лазанья по деревьям). Недостатком был малый рост, но два тома Большой Советской Энциклопедии под попой решали и этот вопрос. Вдобавок ко всем несчастьям я еще и сочиняла дикую плясовую музыку, и любила внезапно запеть во время игры (ну просто как у Ильфа в записных книжках – «внезапно запел аккомпаниатор»). Наверное, это феерическое зрелище смурного ребенка ростом с веник, в очочках, с челкой до носа и крысиными косками, подпрыгивающего на энциклопедиях, рубящего яростные аккорды и взвывающего диким, но музыкально чистым голосом – трогало и устрашало.
И в то время, как нормальные дети жили своей нормальной детской жизнью, играли в куклы, дрались во дворе и прыгали с деревьев, я, несчастный мученик, жертва гречневой каши, ходила в обычную школу (где, ясен перец, была круглой отличницей, председателем отряда, активисткой, знатным собирателем макулаторного металлолома), потом в музыкальную, между ними папа, судорожно пытавшийся сделать из меня развитого спортсмена, таскал меня на плавание и фигурное катание, а брат, отвечавший за работу моего маленького, но уже усталого мозга, исправно водил в шахматный кружок…
Жуткое, нечеловечески тяжелое детство. Как у меня только косички не выпали?
Правда, классу к четвертому-пятому в нагрузку к обычной школке осталась только музыкальная. С шахматами я покончила в мгновение ока, когда избила шахматной доской туповатого соперника (да, к тому времени я читала Ильфа, и, подозреваю сейчас, избиение было моей личной инсценировкой соответствующей сцены в Васюках). Плавание отпало само собой после того, как в бассейне я подхватила скарлатину, с фигурного катания меня забрали после особо изощренного перелома ноги (в детстве я ломала все, что ломается, такой у меня был организм).
Эх, чешу я в затылке сейчас. Лучше бы на меня упал рояль, и с музыкой было бы покончено. Зато я профессионально играла бы в шахматы, и умение просчитывать ходы помогло бы мне в последующей личной жизни. Или рассекала бы волны подобно дельфину. Или какой хитрый двойной тулуп зрителям демонстрировала. В общем, была бы нормальным спортивным, быстрым, жвавым человеком, а не несчастной жертвой собственного редкого, и, как выяснилось, в практической жизни неприменимого таланта.
Дальше даже подробно и не буду писать – все равно итог моей многолетней и легкодающейся музыкальной учебы и охов-ахов по поводу редкого таланта, и пророчения большого светлого будущего – итог совершенно даже и не музыкальный. Профессиональной музыкальной карьеры я не сделала, джазового пианиста – как мне самой хотелось – из меня не вышло, композиторские амбиции разбились под собственным саркастическим отношением, да и вообще… Поле 15 с лишним лет занятий музыкой я занялась радикально другими делами, которые увлекли меня гораздо больше. За инструмент я не садилась уже три года, хотя исправно его настраиваю на случай внезапного вдохновения.
Ну, и проглотила бы я тогда эту чортову гречневую кашу, и продолжала бы услаждать родительских друзей высококлассным исполнением Артиллеристов, и прожила бы нормальное детское детство, и стала бы, к тайной радости брата, допустим, журналистом (я им впоследствии таки стала, но слишком поздно), или к гордости папы, пловчихой, или, как мечтала мама, вышла бы замуж за друга детства, родила бы масьменадцать детей и кормила бы их гречневой кашей. А так…Хотя и музыкальное стюденчество было у меня, наверное, одним из самых прекрасных и насыщенных периодов в жизни, но музыка мне жизнь-таки подломала, подломала…
В общем, я на этот рычаг нажимаю, гречневую кашу проглатываю…ой…а кого это я вижу в зеркале????
no subject
Date: 2005-07-28 05:48 am (UTC)А ведь "ничто на земле не проходит бесследно", не зря мучения, иначе, к примеру, не было бы таких классных воспоминаний. Спасибо и - еще!!!
no subject
Date: 2005-07-28 08:14 am (UTC)еще обязательно напишу, у меня сейчас графоманское настроение, хотя и некстати срочная работа подвалила...но жара...работать не можется...