sestra_nita (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
sestra_nita) wrote2006-04-07 10:18 am
sestra_nita) wrote2006-04-07 10:18 am
Entry tags:
ПРИВЕТ ИЗ 1976-го. Девичье, советский гламур
Эх, опять меня потянуло на воспоминания о юности, которая вроде бы была вчера, а, оказывается, уже прошло 30 лет. Сейчас спою про косметику и тряпочки, и то, как мы выкручивались со всем этим году этак в 1976…
Ну, или в 1978… Короче говоря, в период с 1975 по 1979 – как раз тогда, когда я, абсолютно домашний непуганый ребенок, вырвалась из-под строгой родительской опеки. Школа моя была напротив дома, музыкальная – двумя шагами дальше, а вот музыкальное училище, куда я в 75-м поступила – почти через весь город ехать. Для меня это было равносильно ежедневному полету в другой город и практически другой мир.
Опущу тут байки про собственно учебу, хотя как-нибудь надо будет написать – уж больно интересной учеба была и так много ярких персонажей было вокруг. Но я сейчас про девичье, про советский гламур.
Только два слова о моем доме. Очень строго воспитывавшая меня мама (девушка должна быть скромной, никакой косметики, твои поступки будут красить тебя лучше, чем губная помада, помни, какого мы рода) – и веселый, вовсю баловавший меня папа, привозивший из всех командировок маме – духи и наряды, а мне – книги, ноты и ткани «на приданое». В общем, я имела слабейшее представление о макияже (тем более, мама пользовалась исключительно нежной губной помадой и духами, да и не нужно ей было ничего остального: она красавицей была и в свои почти 60 лет – это описываемое мною время), очень чуткий нос (поскольку своими духами мама мне разрешала умеренно пользоваться, да, даже если бы и не разрешала, я бы все равно их раскопала и перепробовала) и любопытство ко всяким дамским штучкам размером с Монблан. Ну, запретный же плод…
Совершенно не помню, что тогда можно было купить в магазинах из косметики. Судя по всему – не очень много, бо папа вез нам с мамой из всех командировок шампуни, кремы какие-то, дефицит дефицитыч того времени – деодоранты какие-то немецкие, венгерские и болгарские, по-моему. И еще мама иногда ездила в Москву к подруге, и там они в магазине «Ванда» покупали какое-то безумно вкусно пахнущее мыло, краску для волос (обычно мама пользовалась отечественной «Гаммой», но из «Ванды» привозила что-то покруче) и шампуни опять же. Помадой мама пользовалась всегда одной – птифур мой, название абсолютно не помню, но московская, вполне возможно, Новозарешная, такого благородного цвета «сомон» (по-человечески говоря, такая усталая бледная лососина с благородной легкой перламутринкой).
Длинную толстую до попы косу я остригла в последнее лето детства, сразу после поступления в училище. Причем без ведома мамы, и, чтобы как-то ее к этому подготовить, явилась домой в платочке до бровей. Очень хорошо помню, что мне тогда мама сказала. Коса жива до сих пор в спецшкатулке – просто не верится, что эта длинная солидная змея – часть меня.
Вот с чем у меня не было никогда проблем – так это с оправами. Поскольку очочки я носила с 4 лет, папа, смирившись с тем, что у его обожаемой доченьки по жизни будет четыре глаза, глазки эти искусственные мне постоянно обновлял. Так что выглядела я не как Катя Пушкарева, а совсем даже наоборот – мне очень шли такие «лисьи» оправы с вытянутыми углами, и было их у меня немеряно всех цветов радуги и даже какие-то диковинные, немецкие, с камушками в углах.
Вот такой чистоумытой, со свежеостриженными косками, в ацетатном платьице с фигаро, на первых в моей жизни взрослых босоножках на пробковой платформе, умащенной капелькой тех самых, бабушкиных Jicky – я и выглянула во взрослую жизнь. Как бы во взрослую, потому что однокурсницы мои были точно такими же домашними девочками из хороших семей (преимущественно музыкальных).
Тут-то мы и оторвались. Занятия-занятиями, музыка-музыкой, но оч. хотелось разукраситься, сотворить с собой что-нибудь такое, сменить одежки и т.п.
Вот, к примеру, маникюр. Ногтей длинных не было ни у кого – какие когти, когда инструмент. Отрывались по полной только на летних каникулах, когда практически никто к инструменту не подходил. Меня, к примеру, на летние каникулы всегда отправляли к маминой младшей сестре в Лазаревское. Солнце выбеливало мои волосья, море делало когти крепчайшими и длиннющими. У меня не хватало сил обкорнать их перед занятиями, и два года подряд эту экзекуцию надо мной проводила ужасно строгая Ирина Николаевна, моя пианистка. Во-первых, она била меня карандашом по пальцам, когда я, подгибая ногти в кулак, ставила руки на клавиши (ага, я думала, что она не заметит), потом доставала какие-то огромные ножницы, чуть ли не для стрижки овец, и просто открамсывала мои прекрасные, длинные когтищи. Потом мне приходилось привычно срубать их на нет, чуть ли не до мяса. И так опять до следующих каникул.
Лак для ногтей был дефицитом. Конечно, если бы папа напрягся, он мог бы мне луну с неба снять, но только не всякие ненужные ребенку мазилки. Иногда мы с моей подружкой Танькой ходили в Дом быта на Комаровке делать маникюр и там нам красили ногти из неопознанных бутылечков беличьими кисточками. Ужасно быстро смывался этот лак. А в моде был коричневый – и лак, и помада, и тени.
Тогда мы, юные химики, стали сами себе лак делать. Чрезвычайно просто, ну гениально просто. Берется ацетон, берется папина дивная тонкая пластмассовая расческа приятного шоколадного цвета, ломается на кусочки и кидается в банку с ацетоном. Когда растворяется, сопя, намазываешь эту субстанцию на ногти. Все. Приятный матовый блеск, дивный шоколадный цвет, крепость нечеловеческая. А можно еще и разнообразить палитру цветов. Стержни для шариковых ручек режутся на кусочки – и в ацетон. да хоть зеленый лак, да хоть фифалетовый!
Самой снять этот лак было проблематично, долго носить его было опасно – и не потому, что ногти на фиг уйдут, а потому, что мама заметит и сделает больно. После долгой носки лак начинал чуть-чуть отслаиваться, как пленка (которой, собственно, он и был), ацетон его особо не брал, поэтому приходилось вооружаться иголкой или скальпелем (Танька приспособила для этих целей рейсфедер почему-то – рейсфедер, главный инструмент в ее подобии косметички: брови выщипывать, ресницы прореживать – у Таньки ресницы росли чуть ли не в три ряда…) Но все равно ногти после этих прополочных работ выглядели ужасно и мы, кое-как уничтожив следы преступления плелись все в тот же Дом быта на маникюр. Помню, маникюрша увидела мои желтого цвета ноги и ужаснулась – «Деточка, что это?» А я ей так гордо – «Да папа французский лак подарил, вот после него что-то ногти и пожелтели». Она же нам после очередного прихода «после французского лака» и посоветовала завязывать с химическими опытами на ногтях, бо через пару лет вопрос отпадет сам собой. Чрезвычайно ей за это благодарна. Тем более, что Танька своей матери таки раскололась, кто ее научил гадостью ногти мазать, и мама моя мне… Ну неважно.
Тени опять же. Однокурсницы мои, кто из Гродно, были самыми популярными деушками, потому что в Гродно можно было все у поляков купить. Как сейчас помню эти маленькие кругленькие пластмассовые баночки с тенями одного цвета. Я цены очень плохо помню, но вот на тени отчего-то запомнила – полтора рубля за маленькую кругленькую, размером чуть поболе пятака (любые цвета, кроме вожделенного коричневого). Моднейшие коричневые тени – по три. Стипендия у нас была 34 рубля, у меня, такой умной и талантливой (кряхтя, взбираюсь на табуретку) – повышенная, в общем, ленинская степуха у меня была аж 37 рублей 50 копеек. Тени – кроме коричневых – наносились щедро от ресниц практически до бровей, наносились, естественно, пальцем. Коричневыми слегка над ресницами и тонкая линия уводилась к уху. Потрясающей красоты получалась деушка. Тушью я не пользовалась, потому что моментально начинали течь глаза, и становилась приятным таким клоуном с черными разводами под очками. Но деушки наши пользовались вовсю.
О ритуале окраски ресниц надо сказать особо. Наша главная красавица на курсе – Нора – проделывала это в классических традициях с утра, на первой же паре, спрятавшись за нашими спинами. У нее была такая огромная бархатная косметичка. Нет. КОСМЕТИЧКА. Так вернее, потому что была она размером практически с сумку. Там было столько сокровищ! Во-первых, кисточки: покойный папа норин был художником, и она потихоньку обрубила все его ценные беличьи и колонковые кисти до нужного размера и рисовала ими лицо. Во-вторых, рейсфедеры разных размеров (не пойму, пинцетов в то время, что ли не было?). Коробочка с зубочистками и иголками для прореживания ресниц. Карандашики для глаз (один ценный огрызок настоящего карандаша для макияжа), остальные – обычные черные карандаши для рисования, но для особой мягкости замоченные в уксусе). Несколько помад, которые измазывались до пластмассового донышка. Для того, чтобы и микрона не пропало, в практически пустых тюбиках были вставлены обломки спичек. Пудра какого-то жуткого бежевого цвета с жутким же запахом и куском ваты вместо пуховки. Коробка с рассыпчатой пудрой приятного элегантного перламутрово-лебяжьего цвета. Польские тени. Драгоценные коричневые были дополнительно завернуты в бумажку. Мелкие частые расчесочки для бровей и ресниц. Ну и сама тушь – ленинградская махровая в черной картонной коробочке. Польская в красно-черной-пластмассовой коробочке с ужасной щеточкой внутри, которой и краситься невозможно, и выбросить жалко. И самая драгоценная французская Луи-Филипп, в синем тюбике с потрясающей круглой щеточкой, которая даже микроскопические ресницы сделает мохнатыми шмелями. Помню, мне папа откуда-то привез ланкомовский набор – пудру в кремово-черной коробочке с золотой розой и тушь, черный тюбик с золотой розой. Я этот подарок поносила в сумке, похвасталась однокурсницам – да и подарила Норе на День парижской коммуны. Ооо…как она была счастлива!
Духи. Мамины советскими я не особо пользовалась – все эти Ландыши, Гиацинты, Северное сияние, Красная Москва, Красный мак, Пиковая дама, Малахитовая шкатулка…что еще… В общем, они мне казались тяжелыми, хотя, любопытства ради, я с ними экспериментировала, мазала на разные части рук, обнюхивала, пыталась смешать. Все было не то. Драгоценная капля Jicky была действительно драгоценной и ни в какое сравнение ни с чем другим не шла. Я себе собственные духи изобрела – польскую ванильную эссенцию для выпечки. Бутылочка была дивной – такой маленький стеклянный кувшинчик. И чудесный запах. Были еще и другие эссенции – апельсиновая, миндальная, коричная – но на моей коже они быстро прогоркали, что ли, а вот ванильная пахла тонко, деликатно, мягко. А потом мы с Танькой открыли духи «Торжество» (я, когда их недавно вспоминала, думала тоже – новозарешные, но в Парфпсихушке более памятливые товарищи поправили – Николаевской фабрики). Я бы сейчас не знаю, что отдала, чтобы их найти и обонять. Как сейчас помню – такой дивный, терпкий, смолистый, шипровый, масляный запах. Словами описать не могу, могу только глаза закатить. Стоили они, по-моему, рубля четыре, и как-то я, нарвавшись на них в Гумме (они быстро исчезали тогда с прилавков), купила на всю стипендию. Бутылек был таким небольшим, плоским, невзрачным, а коробочка вроде бы белая с какими-то золотыми, по-моему, полосками. Самое интересное, ни одного пустого бутылечка у меня не осталось! Практически все мамины духи сохранились (что нераспечатанное, что пустое) – а ни одной бутылочки того старого «Торжества» я не сохранила, дурища.
Еще папа из Египта маме привозил парфюмерные масла. Помню такие интересные длинные ларцы из дерева и кожи, а внутри перегородки с маленькими флакончиками, и в маленьких чехольчиках – такие как бы стеклянные иглы, чтобы масло наносить. Слабо помню их запахи, потому что сразу они мне показались слишком душными и тяжелыми. Мама тоже как-то особо не впечатлилась, чем немного обидела папу, который их купил по какой-то, прямо скажем, немаленькой цене. Флакончики мама раздаривала своим подругам, помню, долгое время в ларце оставались еще два флакона. Один пах тяжело и тревожно бордовой бархатной розой, а у другого был запах церкви. Я себе локти-то сейчас кусаю неимоверно, потому что понимаю – в том, «церковном» был ладан, который бы сейчас так лег на мою кожу… Куда они делись, куда?? Ларец я потом – ну говорю же, дурища была – обменяла у какой-то подружки на какую-то сущую ерунду, босоножки, что ли, очередные.
Пункт у меня был в далекой юности: обувь, и босоножки, в частности. Тогда только входила в моду платформа, такая, гигантских размеров. Очень модными были босоножки на сплошной пробковой платформе, с завязочками или лентами вокруг лодыжки. В «Ивушке» на чеки после Египта папа мне купил пару именно таких: нежно-голубой замши, на пробке, с атласными голубыми лентами вокруг щиколотки и икры.
Но про обувь и тряпочки Шахразада продолжит чуть позже…клиенты пришли, дезигн требуют…
Ну, или в 1978… Короче говоря, в период с 1975 по 1979 – как раз тогда, когда я, абсолютно домашний непуганый ребенок, вырвалась из-под строгой родительской опеки. Школа моя была напротив дома, музыкальная – двумя шагами дальше, а вот музыкальное училище, куда я в 75-м поступила – почти через весь город ехать. Для меня это было равносильно ежедневному полету в другой город и практически другой мир.
Опущу тут байки про собственно учебу, хотя как-нибудь надо будет написать – уж больно интересной учеба была и так много ярких персонажей было вокруг. Но я сейчас про девичье, про советский гламур.
Только два слова о моем доме. Очень строго воспитывавшая меня мама (девушка должна быть скромной, никакой косметики, твои поступки будут красить тебя лучше, чем губная помада, помни, какого мы рода) – и веселый, вовсю баловавший меня папа, привозивший из всех командировок маме – духи и наряды, а мне – книги, ноты и ткани «на приданое». В общем, я имела слабейшее представление о макияже (тем более, мама пользовалась исключительно нежной губной помадой и духами, да и не нужно ей было ничего остального: она красавицей была и в свои почти 60 лет – это описываемое мною время), очень чуткий нос (поскольку своими духами мама мне разрешала умеренно пользоваться, да, даже если бы и не разрешала, я бы все равно их раскопала и перепробовала) и любопытство ко всяким дамским штучкам размером с Монблан. Ну, запретный же плод…
Совершенно не помню, что тогда можно было купить в магазинах из косметики. Судя по всему – не очень много, бо папа вез нам с мамой из всех командировок шампуни, кремы какие-то, дефицит дефицитыч того времени – деодоранты какие-то немецкие, венгерские и болгарские, по-моему. И еще мама иногда ездила в Москву к подруге, и там они в магазине «Ванда» покупали какое-то безумно вкусно пахнущее мыло, краску для волос (обычно мама пользовалась отечественной «Гаммой», но из «Ванды» привозила что-то покруче) и шампуни опять же. Помадой мама пользовалась всегда одной – птифур мой, название абсолютно не помню, но московская, вполне возможно, Новозарешная, такого благородного цвета «сомон» (по-человечески говоря, такая усталая бледная лососина с благородной легкой перламутринкой).
Длинную толстую до попы косу я остригла в последнее лето детства, сразу после поступления в училище. Причем без ведома мамы, и, чтобы как-то ее к этому подготовить, явилась домой в платочке до бровей. Очень хорошо помню, что мне тогда мама сказала. Коса жива до сих пор в спецшкатулке – просто не верится, что эта длинная солидная змея – часть меня.
Вот с чем у меня не было никогда проблем – так это с оправами. Поскольку очочки я носила с 4 лет, папа, смирившись с тем, что у его обожаемой доченьки по жизни будет четыре глаза, глазки эти искусственные мне постоянно обновлял. Так что выглядела я не как Катя Пушкарева, а совсем даже наоборот – мне очень шли такие «лисьи» оправы с вытянутыми углами, и было их у меня немеряно всех цветов радуги и даже какие-то диковинные, немецкие, с камушками в углах.
Вот такой чистоумытой, со свежеостриженными косками, в ацетатном платьице с фигаро, на первых в моей жизни взрослых босоножках на пробковой платформе, умащенной капелькой тех самых, бабушкиных Jicky – я и выглянула во взрослую жизнь. Как бы во взрослую, потому что однокурсницы мои были точно такими же домашними девочками из хороших семей (преимущественно музыкальных).
Тут-то мы и оторвались. Занятия-занятиями, музыка-музыкой, но оч. хотелось разукраситься, сотворить с собой что-нибудь такое, сменить одежки и т.п.
Вот, к примеру, маникюр. Ногтей длинных не было ни у кого – какие когти, когда инструмент. Отрывались по полной только на летних каникулах, когда практически никто к инструменту не подходил. Меня, к примеру, на летние каникулы всегда отправляли к маминой младшей сестре в Лазаревское. Солнце выбеливало мои волосья, море делало когти крепчайшими и длиннющими. У меня не хватало сил обкорнать их перед занятиями, и два года подряд эту экзекуцию надо мной проводила ужасно строгая Ирина Николаевна, моя пианистка. Во-первых, она била меня карандашом по пальцам, когда я, подгибая ногти в кулак, ставила руки на клавиши (ага, я думала, что она не заметит), потом доставала какие-то огромные ножницы, чуть ли не для стрижки овец, и просто открамсывала мои прекрасные, длинные когтищи. Потом мне приходилось привычно срубать их на нет, чуть ли не до мяса. И так опять до следующих каникул.
Лак для ногтей был дефицитом. Конечно, если бы папа напрягся, он мог бы мне луну с неба снять, но только не всякие ненужные ребенку мазилки. Иногда мы с моей подружкой Танькой ходили в Дом быта на Комаровке делать маникюр и там нам красили ногти из неопознанных бутылечков беличьими кисточками. Ужасно быстро смывался этот лак. А в моде был коричневый – и лак, и помада, и тени.
Тогда мы, юные химики, стали сами себе лак делать. Чрезвычайно просто, ну гениально просто. Берется ацетон, берется папина дивная тонкая пластмассовая расческа приятного шоколадного цвета, ломается на кусочки и кидается в банку с ацетоном. Когда растворяется, сопя, намазываешь эту субстанцию на ногти. Все. Приятный матовый блеск, дивный шоколадный цвет, крепость нечеловеческая. А можно еще и разнообразить палитру цветов. Стержни для шариковых ручек режутся на кусочки – и в ацетон. да хоть зеленый лак, да хоть фифалетовый!
Самой снять этот лак было проблематично, долго носить его было опасно – и не потому, что ногти на фиг уйдут, а потому, что мама заметит и сделает больно. После долгой носки лак начинал чуть-чуть отслаиваться, как пленка (которой, собственно, он и был), ацетон его особо не брал, поэтому приходилось вооружаться иголкой или скальпелем (Танька приспособила для этих целей рейсфедер почему-то – рейсфедер, главный инструмент в ее подобии косметички: брови выщипывать, ресницы прореживать – у Таньки ресницы росли чуть ли не в три ряда…) Но все равно ногти после этих прополочных работ выглядели ужасно и мы, кое-как уничтожив следы преступления плелись все в тот же Дом быта на маникюр. Помню, маникюрша увидела мои желтого цвета ноги и ужаснулась – «Деточка, что это?» А я ей так гордо – «Да папа французский лак подарил, вот после него что-то ногти и пожелтели». Она же нам после очередного прихода «после французского лака» и посоветовала завязывать с химическими опытами на ногтях, бо через пару лет вопрос отпадет сам собой. Чрезвычайно ей за это благодарна. Тем более, что Танька своей матери таки раскололась, кто ее научил гадостью ногти мазать, и мама моя мне… Ну неважно.
Тени опять же. Однокурсницы мои, кто из Гродно, были самыми популярными деушками, потому что в Гродно можно было все у поляков купить. Как сейчас помню эти маленькие кругленькие пластмассовые баночки с тенями одного цвета. Я цены очень плохо помню, но вот на тени отчего-то запомнила – полтора рубля за маленькую кругленькую, размером чуть поболе пятака (любые цвета, кроме вожделенного коричневого). Моднейшие коричневые тени – по три. Стипендия у нас была 34 рубля, у меня, такой умной и талантливой (кряхтя, взбираюсь на табуретку) – повышенная, в общем, ленинская степуха у меня была аж 37 рублей 50 копеек. Тени – кроме коричневых – наносились щедро от ресниц практически до бровей, наносились, естественно, пальцем. Коричневыми слегка над ресницами и тонкая линия уводилась к уху. Потрясающей красоты получалась деушка. Тушью я не пользовалась, потому что моментально начинали течь глаза, и становилась приятным таким клоуном с черными разводами под очками. Но деушки наши пользовались вовсю.
О ритуале окраски ресниц надо сказать особо. Наша главная красавица на курсе – Нора – проделывала это в классических традициях с утра, на первой же паре, спрятавшись за нашими спинами. У нее была такая огромная бархатная косметичка. Нет. КОСМЕТИЧКА. Так вернее, потому что была она размером практически с сумку. Там было столько сокровищ! Во-первых, кисточки: покойный папа норин был художником, и она потихоньку обрубила все его ценные беличьи и колонковые кисти до нужного размера и рисовала ими лицо. Во-вторых, рейсфедеры разных размеров (не пойму, пинцетов в то время, что ли не было?). Коробочка с зубочистками и иголками для прореживания ресниц. Карандашики для глаз (один ценный огрызок настоящего карандаша для макияжа), остальные – обычные черные карандаши для рисования, но для особой мягкости замоченные в уксусе). Несколько помад, которые измазывались до пластмассового донышка. Для того, чтобы и микрона не пропало, в практически пустых тюбиках были вставлены обломки спичек. Пудра какого-то жуткого бежевого цвета с жутким же запахом и куском ваты вместо пуховки. Коробка с рассыпчатой пудрой приятного элегантного перламутрово-лебяжьего цвета. Польские тени. Драгоценные коричневые были дополнительно завернуты в бумажку. Мелкие частые расчесочки для бровей и ресниц. Ну и сама тушь – ленинградская махровая в черной картонной коробочке. Польская в красно-черной-пластмассовой коробочке с ужасной щеточкой внутри, которой и краситься невозможно, и выбросить жалко. И самая драгоценная французская Луи-Филипп, в синем тюбике с потрясающей круглой щеточкой, которая даже микроскопические ресницы сделает мохнатыми шмелями. Помню, мне папа откуда-то привез ланкомовский набор – пудру в кремово-черной коробочке с золотой розой и тушь, черный тюбик с золотой розой. Я этот подарок поносила в сумке, похвасталась однокурсницам – да и подарила Норе на День парижской коммуны. Ооо…как она была счастлива!
Духи. Мамины советскими я не особо пользовалась – все эти Ландыши, Гиацинты, Северное сияние, Красная Москва, Красный мак, Пиковая дама, Малахитовая шкатулка…что еще… В общем, они мне казались тяжелыми, хотя, любопытства ради, я с ними экспериментировала, мазала на разные части рук, обнюхивала, пыталась смешать. Все было не то. Драгоценная капля Jicky была действительно драгоценной и ни в какое сравнение ни с чем другим не шла. Я себе собственные духи изобрела – польскую ванильную эссенцию для выпечки. Бутылочка была дивной – такой маленький стеклянный кувшинчик. И чудесный запах. Были еще и другие эссенции – апельсиновая, миндальная, коричная – но на моей коже они быстро прогоркали, что ли, а вот ванильная пахла тонко, деликатно, мягко. А потом мы с Танькой открыли духи «Торжество» (я, когда их недавно вспоминала, думала тоже – новозарешные, но в Парфпсихушке более памятливые товарищи поправили – Николаевской фабрики). Я бы сейчас не знаю, что отдала, чтобы их найти и обонять. Как сейчас помню – такой дивный, терпкий, смолистый, шипровый, масляный запах. Словами описать не могу, могу только глаза закатить. Стоили они, по-моему, рубля четыре, и как-то я, нарвавшись на них в Гумме (они быстро исчезали тогда с прилавков), купила на всю стипендию. Бутылек был таким небольшим, плоским, невзрачным, а коробочка вроде бы белая с какими-то золотыми, по-моему, полосками. Самое интересное, ни одного пустого бутылечка у меня не осталось! Практически все мамины духи сохранились (что нераспечатанное, что пустое) – а ни одной бутылочки того старого «Торжества» я не сохранила, дурища.
Еще папа из Египта маме привозил парфюмерные масла. Помню такие интересные длинные ларцы из дерева и кожи, а внутри перегородки с маленькими флакончиками, и в маленьких чехольчиках – такие как бы стеклянные иглы, чтобы масло наносить. Слабо помню их запахи, потому что сразу они мне показались слишком душными и тяжелыми. Мама тоже как-то особо не впечатлилась, чем немного обидела папу, который их купил по какой-то, прямо скажем, немаленькой цене. Флакончики мама раздаривала своим подругам, помню, долгое время в ларце оставались еще два флакона. Один пах тяжело и тревожно бордовой бархатной розой, а у другого был запах церкви. Я себе локти-то сейчас кусаю неимоверно, потому что понимаю – в том, «церковном» был ладан, который бы сейчас так лег на мою кожу… Куда они делись, куда?? Ларец я потом – ну говорю же, дурища была – обменяла у какой-то подружки на какую-то сущую ерунду, босоножки, что ли, очередные.
Пункт у меня был в далекой юности: обувь, и босоножки, в частности. Тогда только входила в моду платформа, такая, гигантских размеров. Очень модными были босоножки на сплошной пробковой платформе, с завязочками или лентами вокруг лодыжки. В «Ивушке» на чеки после Египта папа мне купил пару именно таких: нежно-голубой замши, на пробке, с атласными голубыми лентами вокруг щиколотки и икры.
Но про обувь и тряпочки Шахразада продолжит чуть позже…клиенты пришли, дезигн требуют…
no subject
А что, Асенька, неужто ты помаду не варила из остатков всех помад? Какая красота получалась...
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Я, между прочим, ретро сегодня. Мамин прекрасный клетчатый палантин 60-х годов, который сохранился так, будто вчера из магазина. А смотрится - песня, просто шик. Почему-то английский. Волосы закрутила "улиткой", как мама всю жизнь носила. И "Ландышем" благоухаю. Никто не верит, что он оттуда, из-до-революции :-))
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
Лак из расчесок - это сильно! Мы вот только с оттенками экспериментировали. До сих пор для меня загадка, как из советского кондоаого красно-морковного (мама его называла лаком для продавщиц овощного магазина) и капли зеленки получается нежно-сиреневый???
и тени из пастели и акварели, и блеск для губ из вазелина и остатко старых помад...
и еще ритуальные поездки в питер за розовоц перламутровой помадой...
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
надо же :)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
За бедностью нашей, но не за отсутствием косметики в продаже, пользовались и мы старой засохшей тушью, выдирая резинку из горлышка тюбика, чтобы добраться до туши, оставшейся на его стенках; спичкой ковырялись в остатках маминой помады; тайком лазили в другоценный набор моей мамы Pupa за тенями.
В то время модно было обвести губы контуром, более темным, чем помада, так мы уж обводили так обводили, уххх, хорошо, что фотографий с того периода не сохранилось, такие фотки хорошо в шкаф ставить, чтобы дети варенье не воровали.
Ты про одежду расскажи! Вот интереснейшая тема.
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
А вот боевую раскраску племени мумба-юмба на лице - помню, как же. Тени - до бровей, естессно, тушь, карандаш для глаз, румяна, помада. Иначе чувствуешь себя голой. :-)
А что такое "ацетатное платьице с фигаро"?
no subject
ацетатное платьес фигаро - ацетат - это такая ткань была, очень модная в 70-х годах. Очень неприятная в носке: и мялась, и шуршала. Но было модна, и достать ее можно было по блату. Платье из нее у меня было прямого покроя, без рукавов, а сверху одевалась такая коротенькая, без застежки, кофточка со спущенными рукавами, вернее всего, реглан. Спереди завязывалось на короткий бантик. Мода тех времен.
А что до теперяшней косметики и парфюмерии -и у меня все изменилось
no subject
Еще пиши!
Я-то косметикой в молодости вовсе не интересовалась. Классе в шестом, когда на "взрослые" школьные вечера стали пускать, одноклассницы мои живенько тырили у мам косметику и мазали ей морды своих прекрасных лиц в зеркале перед туалетом в полумраке школьного корридора. У меня тогда некоторый интерес проснулся, тоже вроде как хотелось накраситься. Но расхотелось очень быстро: моя мудрая мама, дабы, видимо, предотвратить кражу косметики и неумелое ей пользование, вызвалась меня сама красить на эти вечера. В результате я была единственной, у кого нормально были наложены тени и накрашены губы. Девчонки страшно завидовали: им от мам вечно за косметику доставалось. А меня в результате все эти штучки перестали интересовать, потому как что за интерес, ежели плод вовсе не запретный.)))) Я время от времени - ну очень редко - могла накрасить ресницы маминой тушью, о чем всегда ей сообщала. Уговор такой был: брать с разрешения, закрывать плотно после пользования. Ну и все, в общем-то.
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
а я еще помню волшебное средство для закрашивания прыщиков и синяков под глазами (а можно ведь и глаза было закрасить при желании) крем "балет"(макс-фактор до сих пор так не умеет надежно и пастозно). А тушь коробочную надо было размачивать слегка; кто жив, тот помнит как.
У моей мамы случайно разлилились клима в шкафу (трагедия такая)! До сих пор помню и ... с тех пор прошла моя к ним любовь. Мамина подруга кроме "красная москва" ничего не признавала. У меня сохранились мамины "фиджи" - не беру даже в руки - не могу (последние мамины духи), и из набора маленких французских! пробничков коробочка с парой масеньких флакончиков (остальные раздарили). Да! Из духов главные были - французские, а из французских - "шанель" и "диор". Ну так оно ж и слышно было зато, что человек в духах, и понятно в каких.
no subject
(no subject)
(no subject)
(Anonymous) - 2006-04-13 07:44 (UTC) - Expand(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
А однажды пару лет назад я купила за 20 шекелей (смешные деньги) духи "Быть может". Обожала их, но, как-то не пришлись по душе. Подарила старушке. У нее были слезы на глазах от восторга.
no subject
no subject
я 77 года, а мама моя - 58.
и пуповскую косметику помню - шикарный такой набор в красной коробочке. и ланкомовскую тушь - купили в каком-то сельском магазине. был такой шопинг - на машине по деревенькам, по сельмагам - иногда изумительные находки попадались.
а духи - злато скифоф. с московской выставки, мама там работала.. как же она называлась? сов-ин-чего-то там..
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
И спасибо, еще жду продолжения.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
(no subject)